Именно с Катениным Пушкин советовался о том, как лучше скомпоновать материал "Евгения Онегина".
О. Алешина
Далее О. Алешина продолжает:
В предисловии к "Отрывкам из путешествия Онегина" Пушкин рассказывает читателям об изменении композиции романа: "П. А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть и выгодное для читателей, вредит однако ж плану целого сочинения... — Замечание, обличающее опытного художника. Автор сам чувствовал справедливость оного, но решился выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики..."
Структуру процитированного О. Алешиной Вступления с "Путешествием Онегина" Пушкин настолько усложнил, что даже такие ведущие пушкинисты как Ю.М. Лотман и С.М. Бонди неправильно трактовали дату его публикации (!). Дело в том, что полный текст состоит из двух вступлений Пушкина разных лет (1832 и 1833 гг.), содержит элементы мистификации и плавно переходит в "Отрывки из путешествия Онегина". Более подробно об этом можно ознакомиться в "Прогулках с Евгением Онегиным", в главе II "Роман парадоксов" (см. оглавление ниже). Здесь же приведу текст этого вступления (вернее сказать — вступлений) в том виде, в каком оно появилось в полном издании "Евгения Онегина" 1833 года, и в каком его печатают сейчас (красным цветом выделен текст 1832 года из издания восьмой главы отдельной книжкой; в издании 1833 года Пушкин цитирует его, взяв в кавычки):
Последняя глава Евгения Онегина издана была особо, с следующим предисловием:
"Пропущенные строфы подавали неоднократно повод к порицанию и насмешкам (впрочем, весьма справедливым и остроумным). Автор чистосердечно признается, что он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России. От него зависело означить сию выпущенную главу точками или цифром; но во избежание соблазна решился он лучше выставить, вместо девятого нумера, осьмой над последней главою Евгения Онегина и пожертвовать одною из окончательных строф:
П.А. Катенин (коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком) заметил нам, что сие исключение, может быть и выгодное для читателей, вредит, однако ж, плану целого сочинения; ибо чрез то переход от Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъясненным. — Замечание, обличающее опытного художника. Автор сам чувствовал справедливость оного, но решился выпустить эту главу по причинам, важным для него, а не для публики. Некоторые отрывки были напечатаны; мы здесь их помещаем, присовокупив к ним еще несколько строф.
Как можно видеть, это Вступление имеет структуру "сэндвиджа" — "вступление во вступлении". Точно такая же структура — "роман в романе" — у "Евгения Онегина". Представляется, что Пушкин не напрасно затратил больше года, работая над приданием этому крохотному архитектоническому элементу, замаскированному под внетекстовый, служебный элемент, именно такой структуры. Из которой наглядно видно, как же на самом деле устроен каркас всего романа "Евгений Онегин". То, что на этот момент никто не обратил вниманя, не вина Пушкина, а беда нашей психологии.
Приведенная Пушкиным якобы "опущенная" строфа с "девятью каменами" из якобы "девятой главы" — мистификация. Этой строфы у Пушкина до выхода в свет восьмой главы "Евгения Онегина" с "малым" примечанием (тем, которое в издании 1833 года Пушкин включил в корпус Вступления, взяв в кавычки; выше оно выделено красным) не было, отсутствие каких-либо ее следов в черновиках Пушкина отмечал Ю.М. Лотман. Да ее и не могло быть вне рамок мистификации — разве можно поверить, что, сократив количество глав с девяти до восьми, Пушкин вынужден был изъять эту строфу только потому, что оказался неспособным перевести "девять" в "восемь" с сохранением размера? — Впрочем, так оно и есть: ведь это вовсе не Пушкин отказался от "девятой" главы и строфы с "каменами", а тот самый "автор"... А с него, как говорится, станется... О том, как после смерти Пушкина соучастник его мистификаций Плетнев подталкивал читающую публику к осознанию того, что роман написан не Пушкиным, а неким "автором", см. "Прогулки с Евгением Онегиным".
Неудивительно, что из-за такой структуры "Предисловия" даже корифеи пушкинистики испытывают трудности в постижении его содержания. Однако поражает то обстоятельство, что пушкинисты оказываются неспособными заметить хотя бы демонстративно поданую издевательскую иронию Пушкина по отношению к Катенину (Набоков, правда, в своем Комментарии к "Евгению Онегину" выразил удивление, что Пушкин с такой теплотой относится к Катенину). Остается сожалеть, что любители читать письма Пушкина не в состоянии сопоставить фразу о "прекрасном поэтическом таланте" "тонкого критика" Катенина с пушкинскими же убийственными характеристиками "верного муз любовника" с его "авторской спесью", "литературными сплетнями и интригами". О. Алешина продолжает:
Отметим, что в процитированном отрывке, Пушкин говорит о себе то в первом лице — "нам", то в третьем лице — "автор". Это не нарушает смысл и стиль "официального" текста. Ту же особенность можно заметить и в процитированном выше примечании 11 к первому изданию первой главы.
Просто поразительно, с какой смелостью пушкинистка берется утверждать, "это не нарушает смысл и стиль "официального" текста." Из ее утверждения следует, что в тексте, в отношении даты публикации которого ошиблись даже такие корифеи как Лотман и Бонди, ей удалось постичь то, что так и осталось загадкой для Набокова. Вообще же, чем приписывать Пушкину раздвоение личности, не лучше ли вчитаться более внимательно и обнаружить хотя бы раздвоение текста? Напомню, что еще более четкое разделение между "первым лицом" Пушкина и "третьим" "автора" имеет место в 20 примечании, из которого непосредственно следует, что "автором" "Евгения Онегина" является Онегин, в миру — П.А. Катенин.
Вообще же, смешивать образ рассказчика любого произведения с фигурой титульного автора — грубейшая эстетическая ошибка. Это тем более верно для "Евгения Онегина", о наличии элементов мистификации в котором корифеями пушкинистики написано достаточно.
Что же касается пушкинской мистификации именно в этом структурном элементе "Евгения Онегина", то к факту броско поданного разграничения между "мы" Пушкина и фигурой "автора" следует добавить и другой, О. Алешиной не процитированный. Делая вид, что выполняет пожелания П.А. Катенина, "коему прекрасный поэтический талант не мешает быть и тонким критиком", под предлогом того, что вследствие исключения целой главы "переход Татьяны, уездной барышни, к Татьяне, знатной даме, становится слишком неожиданным и необъяснимым", Пушкин включает во "Вступление" строфы из якобы "опущенной" главы. Но оказывается, что описание путешествия Онегина в образ Татьяны не вносит ничего дополнительного, и поэтому следует признать, что "совет" Катенина "как лучше скомпоновать материал "Евгения Онегина" Пушкин выполнил с точностью до наоборот. То есть, здесь совершенно очевидная, многослойная мистификация, приправленная едкой иронией в адрес Катенина.
Остается только сожалеть, что пушкинистика, представлять которую так смело вызвалась О. Алешина, оказалась неспособной постичь даже элементарные вещи.
Возврат
к месту ссылки в ответе О. Алешиной — через кнопку Назад (Back) (ту, что слева вверху со стрелкой "влево").
Теория литературы и мениппея: Пушкин создал свои произведения "Евгений Онегин", "Борис Годунов", "Памятник", "Руслан и Людмила", "Медный всадник", "Повести Белкина" как сатирические пародии.
Текст книги Прогулки с Евгением Онегиным в одном файле (объем файла с иллюстрациями 1 мб)